Назад

 

  БАСНЯ О ТРОННОМ МЕСТЕ

  

В каком-то старом и оставшемся дворце,
где с кроной трон в торце торчал, а против - стулья,
со стуком, громом - их огромный стал процент -
на трон восстали стулья, протестуя.

И Красный стул, у многих став ядром,
настукивал умно и не напрасно,
что разницы-де нет: что стул, что с кроной трон,
где ручки развиты и ножки безобразно.

Что трон заплел заклепками заслон, -
той несусветной сверху блёсткой медной, -
взамен, чтоб с бедами им сладить и со злом, -
заслон на слом, навек, и за столом
все вместе вместятся, чтоб ведать всем - Советом.

И стук, и хлоп тот стул раздул взахлёб,
и от натуги, стука и от грома
погромно полетели в цели в лоб
заклёпки хлёсткие по трону, как патроны.

И к трону, дрогнув, тронулся весь строй,
устроив в кровной мести и в возмездье
из трона с кроной - месиво из дров,
а Красный стул - как раз на тронном месте.

Вначале был он просто стул как стул,
но замечали: дружно, понемножку
и что ни час - как бы растут, растут
у стула неотступно ручки-ножки.

И - что ни час - растут они, растут
досадной и налётной блёсткой плёнкой
заклёпки-кнопки, - и за самый плёвый стук
то там, то тут - тук-тук иль шлёп - заклёпка!

И был у них заветный и Совет,
но если стул в Совет лез к Стулу сдуру:
Совет - на месте, есть, а стула - нет,
стул незаметно будто с ветром сдуло.

И тот Совет замедленно уснул,
пред судьбами смиряясь-не смиряясь,
а Место - как смеялось с медных скул -
сменялся Стул, но сути не менялось.

На том посту и стройно, и пестро, -
не меряя подскока в весе строгом, -
Стул в рост тянул - не менее, чем с трон,
поскольку просто рос на Месте Тронном.

Не стоит долго строить басню ту,
без толку и марать о том подробно,
пора - мораль. Мораль: на том посту
все стулья дорастут потом до Трона.

И если где-то есть совет, чтоб внесть,
то проку лезть с советом незаметно. -
Где трона нет, а Место Трона есть,
заведомо нет места и Советам!

 

 

 

  НОВЫЙ СВЕТ

 

Это лето слепит и шумит,
и тропа высока и узка,
и, пропав вдруг, вокруг изумит
изумрудною сказкой у скал.

Это гномы искали давно
и из дали напали на след,
и из скал то раздалось окно,
и назвалось оно - Новый свет.

И на взор, и на зов, и на сон
в унисон в раззолоченном дне
море моется маревом солнц,
моя зарево-солнце на дне.

Но лишь вечер - свежи и легки -
скинет шали с сиреневых плеч,
по полям запалят светлячки
тайнички зеленеющих свеч.

И на лоне беззимних полей
ловит - в лапах из синих лампад -
шлейф шалфей фиолетовых фей
на фиалковый запах лаванд.

И, сплетаясь в венок, с пряных скал
стаи эльфов эфир окрылят,
и цветно, и пьяно грянет бал
бриллиантовой пляской гирлянд.

А с рассветом - слепит и шумит,
и тропа высока и узка,
и, пропав вдруг, вокруг изумит
изумрудною сказкой у скал.

Но иного к ним нет и пути,
по иному на свете и нет, -
строгим гномом по тропам пройти
и дойти, и найти Новый свет!

                 (Судак - Новый свет, 1993 г.)

 

 

 

                 О ЖЕНЩИНЕ

                                  Белле Ахмадулиной

 

Увенчана талантами галантными,

как Вечность в век увенчивать могла,

жила – О, Женщина! – в туманной мгле Галактики,

гуманной тем, что Женщина жила.

 

Она спала за далями атласными,

хрустально так лежащими в лугах,

с палатами, с тишайшими Атлантами,

держащими палаты на руках.

 

И тёмным тоном чуть по крылышкам наколот,

жил в Городе,  по крышам – золотом,

один под колоколом  Чудо-Голос-Голубь,

что с полога сходил наполнить дом.

 

И отовсюду к тем палат причудам,

глотая с голодания слюну,

шёл люд, ночующий, голодный люд по Чувству,

на Чудо то хоть чуточку взглянуть.

 

И Чудо Город жаловало чудно,

спеша на перепонки по лучу,

и Голос-Голубь спархивал вдруг чутко

на горло, переполненное чувств.

 

И в горло он входил из выси вколото,

и к люду  отрывая клок из мук,

он тонким клювом томный тон выковывал,

и вторил колокол раскованно ему.

 

И ударяя в тон по наковальне,

он удалял туда, где голубей,

как выговариванье стон, как воркованье

под колоколом сонных голубей.

 

Он звал, тот стон, в разлад с собой расслабиться,

 поплыть, как в обморок открывшийся, в застой,

как облаком, распластанным, расплавиться,

расплакаться по крыше золотой.

 

И чудилось, что с голосом нежнейшим,

как весточка, с утра и до утра,

тот Город будит Женщина из Женщин,

всем предлагая веточки Добра!

 

И были так безгласны, как от ласки,

у самых глаз – в заплаванных кругах

тишайшие, держащие Атланты

дрожащие палаты на руках.

 

 

 

                     ОМОНИМЫ*

 

По-моему – не помним мы «омонимы»,

и, мол, немы они, омонимы, мы мним,

но – подними! – аммонием омоет

помои тьмы – и в молнии их нимб.

 

Омонимы: омографы, паронимы…

Запомнить бы запутанный их фонд! –

Забудем ведь, что с той же формой, вроде бы,

к ним входят с омоформой омофон.

 

Исконные омонимы напомним, -

здесь испокон везде без тени звон:

ВОН – кони, вон их гонит ВОН – омоним,

и омофон им степью стелет ФОН.

 

И ворохом над взорами их взорваны, -

с иной графы, в агонии равны, -

омографами форм: «ворОны – вОроны»,

но – омоформа: кони «воронЫ».

 

И в громе их погони и в прогоне,

чтоб коням в вихре в корне побороть,

пророним мы и ПОРОДИМ пароним,

чтоб ПО РОДИМЫМ, им, паронимом пороть.

 

Омонимы: омографы, паронимы…

Так спаренные кони с паром нас,

порою, как по гравию по ровному,

в испарине  проносят на Парнас!

 

     -------------------

     * Н. Былинский, Д. Розенталь «Стилистика»

        (уч. пособие для факультетов журналистики,

         изд. 1959 г.)

 

 

 

Подражание А.С. Пушкину

 

"Любви, надежды", - тех же, - "славы",
как прежде, "тешит нас обман",
ледник же держит в лапах слабых
людьми низверженный обвал.

Но наст горы уж жжет желаньем, -
подледный пласт под рокот, вой,
под терпкий ливень душевой
очистить бредит отживанье
коры громады гробовой,
и ждет столетьем гул повальный,
минут тех волн нести прибой,
как ждет любовно молот бой,
где мину вертят в наковальне.

Пока по сводам грунт горы
терзать лёг лёд обрыдло-лживый,
мой друг, твори, свети, гори,
пока вдруг не слетит с обрыва!

Товарищ, верь! - на нас Она,
"Звезда Пленительного Счастья",
глядит всечасно и видна, -
на части полетит до дна
копна бездарности и власти,
век свергнет в час свой чары сна, -
и на лучах, прекрасно частых,
причастных Свету Имена!

                                      1975 г.

 

 

 

 

                                                                                                                      Назад